сам приведет в дом, а иначе ноги его больше не будет в этом доме. С чем и выскочил. Кипя гневом всю ночь, поутру он направился на службу в 4‑й участок Казанской части и потребовал, именно потребовал у пристава предоставить ему отпуск на две недели. Видя такую напористость, пристав Вершинин-Гак по прозвищу Желудь молча подписал отпускное удостоверение и пожелал счастливого отдыха.
Молодой человек прилетел домой, связал в стопку любимейшие книги, среди которых нашлись «Золотой осел» Апулея и «Диалоги» Платона, побросал в саквояж чистое белье и нацелился сбежать в имение к бабушке, чтобы заглушить горе в тенечке малинового куста. А заодно не упустить урожай свежего варенья, которое, по его тайному поверью, само собой произрастало в банках, стоило лишь зайти в чулан.
И вот между ним и вареньем бабушки встал несчастный извозчик. Представляете?
Но, пожалуй, мы отвлеклись и не заметили, как лихо притормозил фиакр-двуколка, как возница осадил взмыленного рысака, сам же бросил поводья и спрыгнул на тротуар. Изучив представшего персонажа с книгами и саквояжем, господин тихонько хмыкнул, что могло означать только крайнее сомнение, однако же быстро утопил это сомнение в гримасе исключительного добродушия.
– Родион Георгиевич! – закричал он. – Какое счастье, что успел! В участке сказали, что вы отбыли в отпуск.
– Уже отбываю, – ответил юноша, быстро и тщательно осмотрев незнакомца. Приобретенная на службе привычка составлять мгновенный портрет сработала, несмотря даже на отпуск. Портрет вышел странным: мужчина имел такой цветуще-обтекаемый вид, что определить его возраст было затруднительно. Может быть, тридцать пять, а может, сорок или даже все сорок пять. Взгляд открытый и приветливый, исключительно хорош собой, что ценит и всячески подчеркивает. Улыбка неотразимая, привык оказывать на людей неизгладимое впечатление, добродушен, но эгоистичен и избалован. Камешки на перстне, запонках и брелоках, алмазная заколка в галстуке и золотая цепочка, виднеющаяся из кармана жилетки, говорили за себя. В средствах не нуждается, умеет жить весело, от души. Занимается спортом и тщательно следит за собой. Одет по моде. Не женат.
– Вы кто? – недружелюбно спросил проницательный юноша.
– Позвольте представиться: Бородин Нил Нилыч! – сказал господин таким тоном, будто ожидал взрыва аплодисментов, никак не меньше. Его наградил угрюмый взгляд извозчика, который почуял, что добыча ускользает. Повертевшись на облучке, потомок орд Чингисхана вымученно заканючил:
– Э‑а‑э, ладна, тарифа давай твая, пятьдесят капейка.
Но пассажир уже потерял интерес к торгу и разговаривал только с обладателем брелоков и цепочек:
– Что вам угодно?
– Мне рекомендовали вас как замечательного сыщика… – начал Бородин, но тут же был одернут.
– Я не сыщик, а чиновник сыскной полиции, – мрачно сказал юноша и тут же добавил: – Для особых поручений.
– В любом случае, господин Ванзаров, это вам… – появился конверт с грифом 1‑го отделения столичной полиции. – Ознакомиться следует немедленно.
Развернув жесткий листок канцелярской бумаги, юный чиновник полиции прочел:
«Милейший Родион Георгиевич…»
От такого обращения вышестоящего начальства добра не жди. Собрав мужество, углубился в дальнейшее:
«Обращаюсь к вам не столько по служебному распорядку, сколько как к самому талантливому и дельному специалисту, какого знаю в нашем ведомстве. У господина Бородина – человека, приносящего обществу и городу много пользы, – возникло некоторое затруднение, которое способны разрешить только вы. Надеюсь, это не отнимет у вас много времени. По любому вопросу, связанному с этим делом, можете обращаться ко мне напрямик. И в дальнейшем двери для вас всегда открыты. Полковник Вендорф».
Иной чиновник за такое послание готов был бы отдать полкарьеры и жену в придачу. Шутка ли, сам полицеймейстер предлагает свое покровительство. Но Ванзаров скомкал письмо и равнодушно спросил:
– Что-то срочное? У меня отпуск.
– Тут такая история… – Бородин для чего-то понизил голос. – Не знаю, как и начать… Лучше бы вы сами посмотрели. Без натяжки могу сказать: дело загадочное, если не таинственное. Я несколько встревожен. Без вас не обойтись.
В любой другой день, услыхав волшебные слова «загадочное» и «таинственное», Ванзаров бы поскакал куда угодно, как полковой конь на звуки трубы. Но сегодня…
– У вас семейные неприятности?
Верно уловив намек, Бородин пронзительно улыбнулся:
– Ну что вы! Какие могут быть неприятности, я же не женат. Да и разве посмел бы я отрывать такого специалиста ради тривиальной слежки за неверной. Что вы!
– Пропал любимый перстень?
– Не угадали. Ну-ка, третья попытка…
Простых объяснений странной спешке не нашлось. А потому, прикинув на одной чаше варенье бабушки, а на другой заманчивую тайну, чиновник полиции закинул связку книг с саквояжем в фиакр, чем до глубины души опечалил восточного извозчика.
И поделом – сказано же: тариф!
4
Фиакр правили одной, но твердой рукой. Казалось, лошадь бежит сама, будто зная, где следует поворачивать, а где наподдать, возница же держит вожжи с хлыстом для собственного удовольствия. Управлял Бородин с тем легким изяществом, что достигается высоким уровнем мастерства. При этом успевал, не умолкая, болтать. Уже через десять минут Ванзаров знал о нем все необходимое и без допроса.
Нил Нилыч оказался единственным сыном и наследником своего отца, господина Бородина, который разбогател на торговле керосином, сколотил приличное состояние, но, открыв, что работа – это не все, что может быть приятного в жизни, продал дело и зажил на составленный капитал без забот. Женившись на девушке небогатой, но приличной, Бородин-старший произвел на свет наследника, которому был искренне рад. Только воспитать как следует не успел. Когда мальчику было пять лет, он скончался от сердечного приступа, успев завещать все наследство единственному отпрыску. После чего воспитанием сына занялась маменька. Бородин-младший получил неплохое домашнее образование, хотел было поступить в армию, но военная дисциплина была не для него. Затем появилась мысль посвятить себя государственной службе. Написал прошение на поступление в Министерство уделов и даже ходил на службу целую неделю. Однако нюхнув чиновничьего духу и вкусив министерских порядков, понял, что ломать в себе человеческое достоинство нет никакого смысла. Принести пользу отечеству чиновник не может по определению, не для того служит, а в жалованье Бородин не нуждался. Смысла в службе не нашлось ни на грош. И с тех пор он зажил в свое удовольствие, найдя, впрочем, применение своим силам.
– Играете на бильярде? – спросил Бородин и даже как будто дружески подпихнул локотком в бок. Но, возможно, фиакр просто качнуло.
Ванзаров ответил неопределенно. Не то чтобы ему не были знакомы контр-туш, краузе, абриколь и прочие карамболи, но раскрывать свои пристрастия перед незнакомым господином было крайне нерасчетливо. А вот рассчитывать Родион Георгиевич умел с удалью завзятого математика. Недаром в духовные наставники выбрал старину Сократа и его логику… Ну да ладно, не будем отвлекаться.
Нил Нилыч запел прямо-таки канарейкой. Для начала скромно сообщил, что не знает в столице и окрестностях другого игрока, способного уложить его в русскую пирамиду. Слава о бородинском мастерском ударе и крученых шарах достигла, кажется, самых отдаленных уголков мира, поклонники специально приезжают в Петербург, чтобы посмотреть, как он играет. Авторитет его в мире бильярда настолько непререкаем, что стоит Бородину появиться в бильярдной зале, как противники в панике бросают кий и сдаются, так что в последнее время он даже заскучал, не имея достойного соперника. Мастерство досталось по наследству от батюшки, который тоже был не дурак шары погонять, но истинных высот достиг благодаря личному таланту и усидчивости. И вообще, как было бы чудесно, чтобы по бильярду проводился турнир, если не европейского масштаба, то хоть российского! Тогда все награды и кубки были бы у Бородина. Как же иначе.
– Сколько вам лет? – вдруг спросил Ванзаров.
Нил Нилыч хитро подмигнул:
– Угадайте. Проверим, какой вы проницательный сыщ… чиновник полиции.
– Между сорока и сорока пятью.
Мастер бильярда расплылся в победной улыбке:
– Благодарю за комплимент. Мне сорок восемь! Удивлены?
– Что ж до сих пор не женаты?
